Станислав Струмп-Войткевич - Агент № 1
После того как немцы вошли в Афины, молодая женщина сожгла письма от дорогих и близких ей людей и подумала, что, если из Польши будут и впредь поступать подобные же весточки, это может возбудить подозрение полиции. Поэтому она решила каким-нибудь способом дать знать сестре Тосе, чтобы она на какое-то время прекратила переписку. Следовало также уничтожить все сувениры, напоминающие о сердечных отношениях с проезжавшими через Грецию соотечественниками. В печь пошли все снимки с моряками, летчиками, сделанные на новогоднем приеме в посольстве.
Когда Димитриос невредимым вернулся с войны, они в первую же ночь решили изменить адрес. Пусть на улице Бенаки останется только брат мужа, она же, будучи полькой, должна поселиться в каком-то ином месте. В адресном столе постарались, чтобы в картотеке не осталось никаких следов, которые могли бы свидетельствовать о польском происхождении пани Янату. После этого приходилось только дожидаться дальнейшего хода событий.
Жизнь в Афинах, Отрезанных от продовольственных центров Европы, скоро превратилась в сплошной кошмар. Столица Греции стала самым настоящим адом. Это уже не был город с прочно установившейся жизнью, с оживленной торговлей, с политическими спорами и сплетнями, горячо обсуждаемыми как в многочисленных кафе, так и в домах. Отошло в прошлое радостное возбуждение, вызванное победоносной албанской военной кампанией, теперь уже привыкли к горечи поражения 1941 года. Характер южанина легко воспринимал и славу и трагедию, ибо древняя история приучила их к тому, что триумфы часто сменяются поражениями и наоборот. Греция вместе с Афинами была психологически подготовлена древней и новой историей к переживаниям — трагическим или великолепным, но всегда великим.
Сначала в городе свирепствовала страшная жажда, за ней пришел голод. Из-за отсутствия воды пыль покрыла город, страшный смрад стоял не только в кварталах бедняков, но уже добирался и до зажиточных районов города. Огромные очереди за хлебом и оливковым маслом отнимали большую часть времени у растерянных матерей. Дело доходило до голодных волнений, после которых на улице стоял запах от быстро разлагающихся на солнце трупов. Огромное количество нищих и вооруженных патрулей, усталость, страх, цены, поднятые до астрономических высот, безнадежное отчаяние родителей, видящих, как их дети пухнут и гибнут от голода, — такова была афинская действительность 1941 года, и некуда было от нее деться…
Все это Марианна Янату рассказывала своему гостю — а им был агент № 1 — спокойным, почти монотонным голосом. Георгий слушал страшный рассказ со все более возрастающим возмущением и мысленно повторял себе — уже в который раз! — что он правильно поступил, прибыв сюда для отмщения.
А Маня, как ее называла пани Бальцерова, продолжала говорить:
— Голод с самого начала оккупации принял столь широкие масштабы, что встал вопрос о полном вымирании народа. Красный Крест не имел молока и лекарств даже для детей. Было принято решение выбирать в отдельных семьях самого здорового ребенка и только этим отобранным малышам выдавать скупые продовольственные пайки. Поэтому в семьях бедняков можно было наблюдать страшную по своей несправедливости картину — один здоровый и сытый ребенок среди остальных гибнущих от голода детей… За первые полгода оккупации в Афинах умерло от голода более сорока тысяч человек. Поговаривали о том, что предпочтение следует отдавать девочкам, которые, если только их удастся спасти от гибели, смогут стать матерями и дадут народу новое поколение…
При столь отчаянном положении даже наиболее спокойные и осмотрительные сторонники нейтралитета и подголоски нового греческого марионеточного правительства отказались от призывов к мирному выжиданию, и горы стали принимать все новые и новые контингента сражающихся.
Независимо от того, что происходило в Афинах и на Пелопоннесе, страшные вести доходили также и с Крита. Случилось однажды, что мальчишки одной деревеньки играли и перевернули небольшие крестики, установленные на могилах погибших немецких парашютистов. Месть захватчиков острова за «осквернение» могил была страшной. В ближайшем селении они отобрали двадцать человек мужчин самых различных возрастов и повели их на расстрел, на место казни привели также и семьи обреченных. Матерям, женам, сестрам и детям приказано было наблюдать за ходом экзекуции. Этот ужасный спектакль длился долго, поскольку палачи не приступали к делу до тех пор, пока не прекратятся стенания и крики родственников. Женщинам, которые пытались закрыть глаза руками, чтобы не видеть пыток и издевательств, гитлеровские палачи приказывали стоять по стойке смирно, плачущих детей били плетьми, старушек подымали с колен пинками. Наконец, выведенные из себя всем этим зрелищем, обреченные бросились на своих палачей с голыми руками, пытаясь перебить немцев и убежать. Началась беспорядочная стрельба, после которой в приготовленные ямы бросили трупы, а заодно и нескольких уцелевших, которые были закопаны живьем.
Воспитанные на примерах истории и философски настроенные греки не только возмущались, но и просто недоумевали столь быстрому и неожиданному преображению своих лучших туристов, художников и ученых в стадо диких, тупых и бешеных палачей…
И такой террор царил на всей оккупированной греческой территории. О Салониках пани Марианна рассказала, что в гористых окрестностях Салоник, так же как и в Аттике и Морее, формируются отряды партизан. О них доносили, например, из Галатаса, куда Георгий ездил на велосипеде во время итальянской войны, из Эдессы, где он мальчишкой спас из пропасти своего младшего брата, даже из соседней с Салониками деревеньки Арсакли.
— А что с матерью, с братьями? Не было ли от них какой-нибудь весточки? — допытывался гость.
Он узнал, что мать его пытается понемногу помогать оставшимся в Македонии полякам. Кроме того, навещают ее и поляки, загнанные в немецкие рабочие батальоны.
— Ага, — добавила, наконец, пани Янату. — Кажется, немцы переселили всю вашу семью в соседний дом на той же самой улице. А «Леонардию» арестовали, но иногда позволяют вашему брату ею пользоваться.
— А как вообще люди здесь, пали духом? — спросил пришелец.
Из рассказов хозяйки выходило, что, несмотря на террор, греки духом не пали. Доказательством тому могло служить, например, появление греческого флага на Акрополе. Немцам так и не удалось найти дерзкого смельчака, совершившего этот подвиг[2]. Об этом свидетельствуют многочисленные мелкие партизанские отряды в горах, бесчисленные анекдоты, кружащие по Афинам, и, наконец, различные дерзкие выходки по отношению к оккупантам. Греки забавлялись за немецкий счет, и счет этот зачастую оказывался немалым. От Патр до Салоник охотно повторяли различные подробности некоторых проделок, которые наносили захватчикам немалый ущерб, а авторам — славу и доход. Одним из таких распространенных приемов был спектакль «с папироской».
